Не знаю сколько уже времени прошло, но каждый мой нерв горит как и в тот момент, когда ты написал: «Ну и на фиг нужен улыбающийся, когда надо б извинится, человек?» Ты вроде как обиделся, что я в своих заметках сначала сокращала твое имя до первой буквы, а потом стала всюду полностью прописывать «ВИ-ТА-ЛИЙ». Сейчас мне кажется, что ты придирался бы ко мне по всем мелочам от того, что разрез глаз у меня не тот и грудь не 2-го размера до не побритого сегодня лобковых волос.
Мне обидно. Но не из-за того, что мои чувства остались без ответа, а оттого, что ты оказался не таким, каким я себе тебя представляла, одиночкой, эдаким Данко, на голову выше обычных людей, которому нужно простое человеческое тепло, что все оказалось обманом и за необычной, даже б сказала, красивой внешностью скрывается пустота.
Мне было интересно, почему ты вообще меня однажды сентябрьским днем вспомнил. Я не настолько уверенная в себе, чтобы подумать тогда, что я тебе понравилась. Тогда первая мысль, которая ко мне пришла в голову, это что мои предположения насчет того, что тебе нужно простое человеческое тепло, оправдались, что я не заблуждалась насчет тебя. От этого я стала еще сильнее любить тебя, вернее тот чистый образ, который я себе придумала.
Тебя убивает мой похуизм, что я не прекратила прописывать твое имя полностью? А меня убило твоя бесчувственность, холодность, эгоизм, невнимательность. Я прокричала всюду, где только можно, что я попала под напряжение в 220 вольт – ты даже не поинтересовался, что случилось и из-за кого случилось. Ты даже не заметил, как сильно я тебя любила, списал все мои чувства на низкое животное влечение: «Как ты можешь объяснить свое желания меня, если б не было любви?».
Да, я пыхтела, я хотела тебя, если это упрек в мой адрес, если это осуждение. Я все признаю, не отрекаюсь от иероглифов своих чувств, достаточно силы воли в моем нетитановом тельце, чтобы не отрицать, что я желала того, кого любила, всей своей блядской душой.
Сколько раз тебе говорили так прямо и открыто, как говорила я: «Виталий, я люблю тебя!»? Сколько таких дур как я пришлось на твою выбритую, «пустынную», как и твоя душа, голову? Ошибаешься, в моих словах нет и капли ненависти. Почему-то не получается ненавидеть тебя, только жалость к тебе и к себе и обида – опять же – за тебя и за себя.
«Не слюняв меня!» «Не трогай мою куртку!» «На что ты пялишься?»… Каждое негативное слово, негативный взгляд оставляет осадок. На мое сердце за то короткое время, когда мы были с тобой знакомы, осадков выпало слишком много, что росток любви к тебе просто сгнил от обилия влаги.
Шаман, твое колдовство потеряло силу, потому что я оказалась шаманом много могущественнее, чем ты. Теперь я понимаю, доперло наконец-то, что не Данко ты благородный, а гордый Ларра, который считал себя первым на земле и, кроме себя, не видел ничего и никого.
Вряд ли, прочитав этот текст, ты поймешь что-нибудь из этого, во всяком случае истолкуешь не так, как мне хотелось бы, чтоб ты его понял. Просто разозлишься или посмеешься.
И еще. Хочу извиниться перед тобой, что так легкомысленно назвала тебя мудаком. Легкомысленно, т.е. не учтя того, что это слово «мудак» включает в себя много разных понятий. «Мудак, или Нюрка, или как ты там еще меня назвала, это типа неудачника, который всегда в просаке. Кто из нас двоих неудачник? Ты. Ты хотела меня, пыхтела, а оказалась в итоге в просаке» Конечно, было интересно узнать, что ты считаешь меня круглой неудачницей, но вообще-то - раз решилась быть с тобой честной от начала, так буду честной до конца - я под «мудаком» подразумевала твою бессердечность, холодность и эгоизм. Хотя даже не знаю, какое из всех этих понятий – неудачник или бессердечный эгоист – для тебя хлеще.
Истина, мне не хотелось верить, что все, что о тебе сказала твоя сестра, правда. Но каждым своим действием и бездействием ты доказывал истинность ее слов о тебе. Ты скажешь, что она сука, которая полезла не в свое дело. Но все же…
Знаешь, Виталий, не смотря ни на что: ни на звонок твоей сестры мне 13-го января, ни на твое похуиское отношение ко мне, - хочу этот пост закончить такой цитатой: «Да святится имя твое».