ну вот =) глава 1. Записки БЕЗразличного Ветра закончена, и у нас на очереди стоит глава номер два =)
вотя! Минор, эт тебе) т.к. вряд ли есть на юви еще кто-то, кто читает все с начала до конца и более менее в ЭТО врубается =^_^=
часть 13. Верите ли вы в Санта-Клауса?
В ту самую ночь, в ту сумасшедшую ночь, когда мы с Томико опьянели то ли друг от друга, то ли от бесконечного света звезд, вскружившего наши головы, я видел сон. Я не мог прийти в согласие с самим собой, так как не мог поверить в реальность содеянного.
Не мог, или скорее не хотел верить в то, что отобрал у Томико последние капли невинности, которые она итак могла растерять в хаосе токийских будней. В полубессознательном состоянии, кое-как добравшись до квартиры, я тут же повалился в постель, позволив глубокому сну поглотить себя без остатка. Сейчас я уже сомневаюсь – было ли это нечто сном вообще?Мне снилось мое детство. И хотя, как мне казалось, из детства у меня не осталось практически никаких ярких воспоминаний – первые минуты сна говорили об обратном. Все было так ярко и детально, что, казалось, сама реальность не имела той четкости, что имело мое видение. Мне было пять. Каждый год под Рождество к нам в приют приходил Санта. Санта был круглолицым краснощеким бодрым старичком, громко хохочущим и разбрасывавшимся веселыми шутками направо и налево. Один за другим он аккуратно вынимал подарки в красочной бумаге из огромного мешка грубой ткани и с доброй мягкой улыбкой на губах раздавал их нам. Робкие малыши, одетые все до одного в одинаковые костюмы серого цвета, мы окунались в по-праздничному теплое настроение – и наши глаза загорались ярким светом.
Я любил Рождество. Всегда любил. Но после этой, казалось, загадочной и даже несколько волшебной церемонии, после маленького рождественского таинства Санта шел в каморку нашей старшей воспитательницы, снимал накладную бороду и усы, стягивал аляповатый кафтан и чертыхался, пытаясь стянуть тугие неудобные сапоги. Шумно сопя, он грубо брал эту одинокую исхудавшую женщину, так жаждущую мужского внимания и тепла. Под их разгоряченными мокрыми телами, неприятно раздражая мой слух, скрипела старая деревянная кровать. Я всегда любил Рождество, но никогда не верил в Санту. Возможно, в этот день я впервые решил для самого себя – я никогда не смогу полюбить женщину.
К чему был этот сон? Скорее всего, я уже не пойму этого. Как и не пойму того, к чему он меня привел. Просыпался ли я? Уходил ли я тайком от Томико или хлопал дверьми? Уходил ли я вообще? Если да, то куда я шел? И как я попал сюда? Как я попал в это место? Странное место, где время, кажется, застыло, и ты смотришь на сменяющиеся кадры своей жизни - ты будто наблюдаешь за осенней листвой, плавающей на ровной поверхности холодной безжизненно-голубой воды. Смотришь со стороны, будто это вовсе и не твоя жизнь.
Эй, где моя Томико?
Мое местонахождение вряд ли что-либо разъяснит – я чувствую, что отсюда не выбраться.
Но где же моя Томико?
Где она…?
Но из абсолютной тишины не следует ответа, и лишь кадры продолжают беззвучно сменяться один за другим. Мое лицо кажется мне таким незнакомым. Абсурд – но он является фактом. Все это место абсурдно. Мои веки тяжелеют, и я проваливаюсь в еще один сон. Подождите, разве у моего первого сна был конец? Неважно. Его конец стал началом или вернее продолжением следующего сна, захватывающего меня. Что это…? Ах…это я…я…с ней…да, это мои университетские годы… Она…
- Эй, Мидзуки! Поторопись! Мы опять опоздаем из-за тебя, - ее голос звучит необычно мягко. Она окрикивает меня, и звук ее голоса ласкает мой слух. Она смеется. Когда она смеется, смех ее серебрится так, что кажется, будто в воздухе вокруг то и дело вспыхивают крошечные облачка звездной пыли. Вспыхивают, нарушают спокойствие в воздухе вокруг себя на доли секунд и также незаметно угасают. Она оправляет прическу и убирает выбившуюся из челки прядь волос за маленькое аккуратное ухо, настолько идеальное, что по мне это больше произведение искусства, чем просто орган человеческого тела. Она глядит на меня такими безумно нежными глазами, а я лишь молчу и сжимаю ее ладонь все крепче. Любил ли я ее когда-нибудь? Любил ли… я вообще?
Я уже не помню, как мы познакомились – в нашем потоке были сотни людей, но, должно быть, это именно она выловила меня из толпы незнакомых ей лиц. Сколько я помню наши с ней отношения – инициатива исходила только от нее. Ей к лицу было такое определение, как «сильная». И она настолько не любила давать слабину, что уступив в чем-то однажды, предпочла шагнуть в петлю. Но если бы я только знал, в чем была настоящая причина. Если бы хоть кто-нибудь на этой планете знал… Может быть, именно от этого она и предпочла распрощаться с жизнью. Но тайну своей смерти она унесла за собой, если таковая существовала вообще.
Харука, так ведь ее звали, даже не оставила предсмертного письма. Да что там письмо – хотя бы малюсенькой записочки на клочке билета в кино было бы достаточно. «Прошу винить в моей смерти…» - и все бы встало на свои места. Но ничего на свои места вставать не пожелало. После ее смерти в моей жизни все покатилось под откос. Хотя иллюзия того, что моя жизнь когда-либо могла находиться НЕ под откосом, была слишком реальной для того, чтобы осознать, что это было вовсе не так. И все же, после смерти Харуки я заметно сдал. Сдал не буквально, но и этого мне вполне хватило для того, чтобы который раз закрыться от всех в глухой раковине, хотя…я, наверное, не подавал виду настолько, чтобы это было заметно для окружающих. Но тут не на что жаловаться – сколькие из нас носят следы ран в своих душах, те в свою очередь, исполосанные этими шрамами вдоль и поперек, причиняют каждому из нас тупую и непроходящую боль. Но мы продолжаем жить, мы ходим на учебу, на работу, улыбаемся знакомым и играем по воскресеньям в футбол с приятелями – и никому не приходит в голову, что в среду вечером мы пустим себе пулю в лоб. Потом все лишь разведут руками, а друзья еще с недельку будут судачить о том, что латентная депрессия – это вам не шутки.
Нет, конечно, я не пустил себе пулю в лоб. Уже не пойму – то ли у меня не хватило силы воли, то ли мой рассудок был в еще более менее устойчивом состоянии. Я лишь продолжил топтаться на месте, и при этом умудряться протаптывать себе надежную тропинку в какие-то сумеречные низины, выбираться из которых я даже и не подумывал. В итоге, я напрочь забросил учебу, сначала стал выпивать по выходным, а потом и вовсе - напиваться до полубессознательного состояния вошло у меня в привычку. И где-то раз в неделю я надирался до чертиков и покупал себе самую пристойно-выглядящую шлюху, какую только мог себе позволить. Когда она плавно двигала бедрами, сидя у меня на коленях, я вспоминал, как пахли кожа и волосы моей Харуки. И мне становилось тошно…
Харука. Я знаю, что мы были на расстоянии пропасти друг от друга. За тобой было не угнаться. Тебя было не понять. Но… зачем ты убила себя?
Я окунулся в эти смутные по форме, но четкие по ощущениям неприятные мне воспоминания с головой. А как мне не хотелось этого. Вот еще один кадр моей старой жизни проплывает передо мной. Хэй… это же Мамия. Мой маленький неуклюжий поклонник. Так странно сидеть тут, не знать, где ты и что происходит, и лишь глядеть на самого себя и на тех, кто значил что-то для тебя в этой жизни. И все кажется таким смутным, но вместе с тем, ты понимаешь уже много больше, чем понимал раньше. Мамия, видимо, любил меня. Теперь я знаю это. Теперь это для меня яснее, чем белый день. Получается, что не просто так я убежал в тот раз. Хотя… я убежал не сколько от Харухико, сколько от самого себя. Но сколько бы я не убегал – я не мог не позволять себе испытывать простые человеческие чувства. Он не был первым, он не стал последним. Затем я встретил Томико. И мое, как мне казалось тогда, очерствевшее сердце, забилось в тот день с новой силой. Никогда бы не смог подумать, что после Харуки у меня будет еще одна чистая, еще одна светлая любовь. Но если в первый раз моя любовь ушла у меня из рук, во второй и в третий – я сам был инициатором этого трусливого побега. Так может быть, мое нынешнее местонахождение и есть результат глупой попытки спрятаться от счастья?
Где же я тогда?
А вдруг… я уже мертв?